Любовь стучится без спроса (Повесть)

***

Вечерний час. Кадир и Алмас в своей комнате, где меблировка была скудная, зато богато обставленная спортивным инвентарем. Спортом больше увлекался старший брат, как это часто бывает, младший тоже старался изо дня в день перенять занятие брата. Как же иначе, он видел, какие крепкие бицепсы и твёрдые ладони у брата, когда он здоровается, слышен хруст костей рук его друзей. Алмас часто поднимал гирю, подтягивался на турнике, сооружённом между дверными косяками, отжимался, кувыркался… Придя в школу, он засучив рукава, любил показывать свои мышцы: «Ну как? Видите, как они растут и крепнут?»

Когда в комнату вошла мать, Кадир, лёжа на спине, поднимал штангу (да и штанга была необычная: в оба конца лома были закреплены два диска от колёс грузовика); Алмас пыхтел и безостановочно работал гантелями. Мать никогда не одобряла занятия сыновей. Всякий раз возмущалась: «Бездельники! Кому это нужно, да и зачем? Изводите себя, лучше бы делом полезным занялись. Будто хлопот по дому мало?»

Они не перечили матери: бесполезно, она всё равно не поймёт пользу физзарядки, и спорт для неё все равно, что таскать без надобности камни под гору, где их полним полно.

- Ну-ка, марш из дома! — скомандовала она.

Мальчики тотчас прекратили свои занятия и уставились на мать.

- Зачем?- одновременно спросили они.

- Стадо возвратилось, а нашей коровы след простыл. Пока не стемнело, надо поискать и вернуть. Понятно, бездельники?

- Понятно…

Братья нехотя оставили свои занятия и пошли искать корову. Иной раз бывало, Кадир отказывался и, указывая на Алмаса, говорил: «Может, он один пойдёт? Не зря ведь отец нас учил, имея ножа под рукой не надо пользоваться кинжалом». На что, разумеется, мать осерчала, набрасывалась на старшего, обзывая, лентяем, лежебоком, бесполезным балбесом или даже горем, ниспосланным всевышним на её голову. Алмаса она неустанно хвалила, приводила всевозможные примеры его трудолюбия и хорошего воспитания. И было за что: он никогда не перечил маме, и все наказы её исполнял сразу. Такая перемена в характере Алмаса была не случайной. Однажды он услышал от матери слова, которые задели его за живое: «Лучше бы Аллах мне дал дочь вместо тебя. Она бы хоть за водой сходила, по дому прибралась. Какая польза от тебя? Умеешь мяч гонять с такими же лодырями, как и ты, да хинкал жрать…»

Алмас везде успевал: за водой сходить, двор подмести, дров наколоть, двух баранов выпасти, даже ранним утром корову в стадо отвести. Многие из этих хлопот в других семьях достают девчатам, как и положено по горному адату. Что поделать, у Алмаса сестры не было. Мама одна не могла справиться со всеми домашними хлопотами.

Братьям не пришлось долго искать корову. Она отбилась от стада и забрела на чужой огород. В густевших вечерних сумерках Алмас сразу приметил её по большим белым пятнам по бокам. Как говорила мама, она всегда успевала, несмотря на позднюю осень и на нехватку сочной травы, чем набить себе живот. Вот и теперь корова спокойно брела по чужому огороду и даже не думала возвращаться. Одно хорошо, что зерновые урожаи были уже убраны. Куполообразные стога пшеницы взмывали в небо как ракеты.

Погоняя корову, братья спускались на дорогу, выходившую на окраину села. Кадир остановился и обратился к брату:

- Ты знаешь, чей этот огород?

- Который? — с удивлением отозвался Алмас.

- На которой паслась наша корова.

- Откуда мне знать?

- А я знаю.

- И чей же?

- Семьи Бахмудовых… Ну, того Бахмуда, который раньше председателем был.

- А ты почём знаешь?

- Я видел тут его жену, Хромую Марзи: она недавно жала пшеницу на этом огороде.

- Ну и что?

- А то, что Бахмуд нехороший человек…

- Я бы не сказал: я видел, как Бахмуд ходил молиться в Джума-мечеть.

- Подумаешь, как будто все, которые ходят в Джума-мечеть, святые…

- Наш дед тоже ходит.

- Наш дед – дело другое: он в своей жизни муху не обидел, и никому плохого не делал.

- А чем так нехорош этот Бахмуд?

- Я знаю, потому и говорю.

- Знаешь, так скажи и мне.

- Ты ещё мал... Ну, в общем, когда Бахмуд был председателем колхоза, много навредил нашей семье.

- За что?

- Эх! — как взрослый махнул рукой Кадир. — Тогда тебе было всего три годика, а я помню, как отец был зол на Бахмуда. Кажется, он даже собирался убить его.

- Ну, ты сказал, наш отец не такой: не помню, чтобы он руку на кого-то поднимал.

- Тебе этого не знать…

Слова Кадира заинтересовали младшего брата, и ему очень захотелось узнать об этой тайне. Словно, почувствовав намерение Алмаса, Кадир остановился и присел на бугорок, поросший полынью.

- Вижу, тебе не терпится узнать нашу семейную историю?

- А почему бы и нет? Я не чужой.

Воспользовавшись моментом зазевавшихся братьев, корова опять забрела на огород Бахмудовых. Теперь же она брела по невыкопанной картошке. Алмас собрался было повернуть корову, старший схватил его за куртку и остановил.

- Оставь, пусть полакомиться ботвой картошки. А ты садись, так и быть, я тебе расскажу эту историю.

Алмас тотчас устроился рядом с братом.

- Мне тогда было лет семь, не больше. В тот день отец вернулся домой сам не свой. Озлобленный, с перекошенным лицом от гнева, будто по нему проехала автомашина. Не поздоровавшись с нами и не снимая сапог, повалился на тахту и, тяжело вздохнув, произнёс:

- Чтоб им околеть! Сволочи, решили поиздеваться надо мной! Не выйдет!

Раньше никогда не слышал от отца такую брань.

- Что случилось, Мажид? Кто тебя так обидел? — с тревогой обратилась к нему мама.

- Да этот Бахмуд, «отец родной» для колхоза, опять отправляет поработать на кутан.

- Когда?

- Завтра же, говорит, надо.

- Но ведь и неделя не прошла с тех пор, как ты воротился с ногайской степи, они же знают, как ты там строил кошару для колхозной отары.

- Этому наглецу без разницы, ему нет дела до простого труженика. Он нас не считает людьми. Сам как сыр в масле катается, колхозное добро под себя гребёт. И командует: он же председатель. Пред-се-да-тель хренов!

- И почему он так делает? Мог бы других послать?

- Как ты не понимаешь? Мне назло! Другой причины нет!

- И за что он так невзлюбил нас? Мажид, дорогой, ты ему объясни, мол, так и так, работы у нас по горло: сколько лет ты собираешься построить сеновал, а всё руки не доходят…

- Думаешь, я не сказал? Всё сказал и о сеновале говорил, слушать даже не захотел, изверг!

- Так не должно быть. Может, мне пойти поговорить: жена его Хромая Марзи наша родственница.

- Не стоит! Всё равно он не переменит свое решение. Он же хаким!

- Хакимы тоже под богом ходят. Как же так?

- Если бы они знали об этом. Кем только они себя не возомнили?

- Что делать, что делать…

- Не причитай, я уже решительно отрезал: не поеду!

После этих слов мама совсем перепугалась.

- Ну, зачем же так? Мой дорогой, идти против хакимов, всё равно, что плевать на ветер. Этот Бахмуд может нам повредить. Говорят, он злопамятный, а за ним власть. Помнишь, что стало с чабаном Али? Тот бедолага отказался, говорят, ему барана подарить из колхозной отары. В тюрьму засадил: обвинил во вредительстве, а на самом деле, волки напали на отару в горах и десяток овец завалили… Нет, мой дорогой, не заводи с ним ссору. Богом прошу, смирись, утихомирь свой гнев.

- Так ты советуешь мне поехать на кутан?

- Думаю, так лучше будет. Поработаешь на кутане недельку другую и воротишься.

- Как бы не так! Там работы по горлу. Надо будет построить домик для доярок, а такая работа быстро не делается.

- Вай, не знаю, что и говорить. Может, председатель пошлёт ещё людей?

- Если бы. Старший мастер Абдуразак да я — вот и вся команда. Нет, ни за что я не поеду! Пусть делают что хотят. Поиздевались в ногайской степи — и хватит!

- Ради Аллаха, Мажид, не спеши, что-нибудь придумаем…

Ни мать ни отец, разумеется, ничего лучшего не сумели придумать. Наш отец горячится, но он отходчивый и умеет прислушиваться к советам. Как бы там не было, в ту ночь он пересилил себя, скрепя зубами, решил всё-таки поехать на кутан: «Ведь не подохну, потерплю как-нибудь ещё один месяц, поработаю и вернусь домой. Тогда со спокойной душой возьмусь и за своё строительство…»

Кто знает, как бы всё обернулось, если бы на следующее утро не случилось совсем неожиданное. Оказывается, ещё давеча председатель колхоза Бахмуд дал указание своим подчинённым, чтобы они забрали наш скот из общественного стада и заперли на ферме: «У того, кто отказывается работать в колхозе, и скот не может пастись на колхозной пастбище..». Весь день голодный скот продержали на ферме. Лишь сторож к вечеру из жалости отпустил на волю.

На следующий день оскорблённый отец сам отвёл наш скот в стадо со словами: «Я посмотрю, кто сегодня будет наш скот из стада выводить…»

Никто ему дорогу не перешёл. Вот только посыпались на него советы «добрых» людей.

- Ай, Мажид, зачем тебе связываться с хакимами?

- Сколько ни копай, всё равно руками гору не выкопаешь.

- Стену головой не пробивают, дружище…

- Лучше идти по протоптанной дороге, чем прокладывать новую.

Увидев разъярённого Мажида, молодой председатель сельсовета тоже решил вмешаться:

- Послушайте, уважаемый Мажид, может, я могу вам помочь?

- Все вы, хакимы, одним миром мазаные. Посторонись!

- Я вас понимаю, я обещаю вам решить вопрос. Даю слово мужчины!

- А ты не бойся! Я пока убивать никого не собираюсь.

- Вот и хорошо. В сельсовете, уважаемый Мажид, уже разговор состоялся: председатель колхоза Бахмуд глубоко ошибается в отношении вас. Он дальше не будет притеснять вашу семью.

- Сынок, ты хочешь убедить меня в том, что Бахмуд не станет больше зла на нас держать?

- Разумеется, не станет. И нет у него, будь он трижды председателем колхоза, такого права!

Однако, слова председателя сельсовета оказались напрасными: нашей семье недолго пришлось ждать очередных проделок от этого проклятого председателя колхоза.

Спустя несколько дней отца вызвали в колхозную контору. А там заместитель председателя ознакомил его с решением правления колхоза. А решение было, увы, не из желанных. За отказ поехать на кутан, правление решило исключить нашего отца из колхоза, изъять приусадебный участок и передать в собственность колхоза. Одно хорошо, что в это время в конторе Бахмуд не оказался: он, как трусливый заяц, поручив решение правления своему заместителю, сбежал на кутан.

Возвратился отец домой поздно вечером, похожий на побитую собаку. Молчаливый, угрюмый и опустошённый. Я никогда раньше не видел его таким бессильным и ослабевшим: лицо тёмное, широкие плечи опущены, руки заложены за спину, как у арестанта. Он ходил из угла в угол комнаты и приговаривал: «Позор! Позор! О, Аллах, как я должен стерпеть этот позор?!»

Видя такое состояние отца, мама тоже забилась в угол и тихо плакала. Помню, в ту ночь я долго не мог заснуть, глядя на отца и мать, сердце разрывалось в клочья. «Почему я ещё маленький и слабенький? — думал я. — Почему бы мне вдруг не стать взрослым, крепким и сильным мужчиной? Вот бы тогда я отомстил этим мерзавцам за страдания моих родителей…»

В час рассвета отец вышел на крыльцо, держа в руках дедовский большой кинжал. Увидев его, мама бросилась в ноги и запричитала:

- Не пущу! Не пущу! Богом прошу, не ходи Мажид! Заклинаю нашими детьми – не ходи!

- Успокойся, женщина, и иди в комнату: я знаю что делать!

- Подожди, дорогой, одумайся. Нам ничего не нужно!

- Я не проживу с этим позором!

Оттолкнув от себя маму, он решил, было, покинуть прихожую, но пришлось остановиться: сгорбленная фигура деда предстала на крыльце.

- И куда же в такую рань собрался, сынок? — спросил он, будто не ведал о трагедии нашей семьи.

Отец не ответил.

- И кинжал прихватил с собой. Не собираешься ли бычка зарезать?

Отец продолжал молчать.

- Эх, сынок, разве так делают? Спешишь неизвестно куда, даже со старым отцом не распрощавшись…

- Отец…

- Нет для тебя отца! — воскликнул дед, обрывая его. — Мне не нужен сын, который сдаётся из-за пустяка!

- Прости, отец, меня обидели, опозорили…

- Глупец! Тебя обидели, оскорбили. В чём вина семьи? Почему решил семью погубить?

- Семья! Семья мне всегда дорога…

- Поэтому решил её погубить?

- Нет, отец… меня унизили. Не хочу жить с таким позором!

- Хватит! — сказал дед и отобрал кинжал из рук отца.

- Этот кинжал твой дед ни разу не вынимал из ножен. А ты знаешь, в какие тяжёлые ситуации он попадал?

Словно провинившийся мальчишка, опустив голову, отец продолжал стоять перед дедом. Мама тоже успокоилась, но волнение на её лице было ещё заметно.

- А теперь послушай меня, сынок, если ты ещё можешь соображать, если тебя не покинул здравый ум.

Дед присел на тахту, не спеша достал из кармана кисет с табаком, закурил. Едкий дым вмиг ударил по ноздрям. Отец с матерью присели прямо на крыльце. Дедушка не спешил, закончил курить и только тогда начал свой рассказ.

- Было это очень давно. Говорят, решил один горец дом построить. Рядом с горной речкой, потому что старый родовой дом, находившийся на скалистом склоне, давно прохудился. Дом построить в горах – дело не из лёгких. Строил горец новый дом дни и ночи, не ведая отдыха, кладку закончил, оставалось крышу перекрыть.

«Крышу перекрою, считай, новый дом готов, — похвастался муж перед женой. — Женщина, жизнь наша в новом доме будет совсем другая, лёгкая. Рядом — вода, за речкой — пастбище и до леса рукой подать, и поле наше заколышется золотой пшеницей…»

В одно утро погода попортилась, небо заволокло чёрными тучами. Дождь пошёл. Сначала медленно, капля за каплей, затем хлынул как из ведра.

Видят муж и жена, как речка на глазах растёт, превращается в грохочущую реку, которая катит с собой большие камни, деревья, огромные комья земли. И тут река, подступив к дому, словно живая, стала рвать камни из стен, балки, доски.

«О, Аллах, что мне делать? На моих глазах река забирает новый дом. Как это можно?!» — завопил хозяин и тотчас бросился в реку, стал ловить камни и доски и выбрасывать их на берег.

Жена испугалась: «Муженёк, дорогой, что ты делаешь?! Выходи из речки, она может и тебя потащить с собой!»

«Не бойся женщина, эта маленькая речка меня не сможет свалить с ног…» — он вновь и вновь заходит в реку, стараясь спасти хотя бы что-нибудь из новостройки. Но с буйными горными реками шутки плохи: очередная мутная волна свалила его с ног и понесла. Причитая, жена побежала вслед по берегу, но всё было уже напрасно…

- Вот эту быль напомнила мне твоя проделка, сынок, — сказал дед, заканчивай свой рассказ. — Сегодня ты тоже похож на этого глупца, решившего построить дом у берега реки. Ты затеял вражду с председателем, он представитель власти, а власть – сила государственная. Идёшь против интересов государства… И тебя они как муху раздавят…

- Отец, председатель колхоза не власть. Он занимается самоуправством.

- Думаешь, об этом никто не знает?

- Тогда почему на него управы нет?

- Сынок, разуй глаза: хакимы повыше за ним стоят. Думаешь, они будут с тобой в одном строю?

- Должна же быть правда!

- Должна быть… Такие, как Бахмуд, в реку войдут и сухими выйдут из воды.

- Отец, наконец, есть закон, есть права граждан. Они для всех одинаковы…

- Законы, права, свобода… Эти высокопарные фразы всегда были и теперь остались. А ты знаешь, скольких людей забрали в годы репрессий из нашего села? Их след простыл, тоже, как и ты, искавшие правду у власти.

- Слыхал.

- Слыхал, да не задумался. Пятьдесят домов осиротело. В Сибири в тюрьмах сгнили. «Врагами народа», «расхитителями государственного добра», «проповедниками религии», «вредителями», «шпионами» и ещё как только их не клеймили. И ни один из них не смог доказать свою правду… Помнишь хотя бы историю Патимасти, матери трёх сирот?

- Помню, её осудили за воровство…

- Какое воровство?

- Так она же зерно с колхозного склада вроде бы воровала.

- Да, на неё пало такое обвинение, хотя она ничего не брала с колхозного склада. Патимасти собирала лишь опавшие на поле колосья после жатвы, чтоб дети с голоду не умерли. А муж её голову сложил в бою с бандитами в гражданскую войну. Не пощадили и в тюрьму засадили. И дети её померли… Был у нас односельчанин Джамав, колхозный пастух. Ему тогда уже перевалило за шестьдесят. В годы войны бандиты украли быка из стада, а бедного Джамава босиком по снегу погнали в район. Никто не внял его мольбам и оправданиям: решили, что сам он зарезал быка для семьи. Говорили, что несчастный Джамав и до тюрьмы не дошёл, помер по дороге… Боже, сколько было таких случаев? Так что, сынок, не спеши голову ставить на плаху.

- Отец, я тебя понимаю, времена тогда были другие... Отец, я не тот, кто подставляет вторую щёку обидчику.

- Да, сынок, если бы ты знал, что твориться в моём сердце: оно обливается кровью за тебя и твою семью. Я знаю, что ты не трус, что ты не подставишь вторую щёку. И таких слабаков в нашем роду не бывало. Но ты ошибаешься, говоря о времени прошлом и настоящем. Да, время теперь другое. Может быть, что-то переменилось: будь теперь то время, сынок, тебя бы давно уже не было рядом с нами. Да ты, оказывается, об отце своём мало знаешь. Поверь, такая история и со мной приключилась.

- С тобой? Когда?

- В годы становления Советской власти… Я был тогда ещё мальчишкой несмышленым. Это была пора становления колхозов. Сплошная коллективизация забирала у людей всё: имущество, землю, живность… Кто отказывался добровольно вступать в колхоз, на нём уже висело ярмо врага народа. Отец мой, дай Аллах ему мир на том свете, недолго размышлял и решил одним из первых вступить в колхоз. Мне невольно пришлось подслушать ночью разговор отца с матерью. «Выходит, у нас остаётся одна корова? Вай, Аллах, как мы проживём?» — горько вздыхала мама. «Так надо, нам больше не положено», — с горечью отвечал отец.

«Что же это получается, — подумал я, — отец отдаёт колхозу и моего любимого барана Мукружа? Как бы не так! Не допущу!»

И перед моим взором предстал грозный Мукруж. Самый боевой баран во всём селе. Мимо него боялись пройти даже взрослые. Я один мог ладить с ним: кормил, поил, играл, на пастбище выводил. Мы с ним близки были как закадычные друзья. И терять его – мне было непостижимо!

«Не будет этого!» — в сердцах воскликнул я.

Впервые в жизни в то раннее утро я покинул тёплое ложе раньше родителей. Рассвет только-только брезжил. Я отвёл своего любимого Мукружа в горы. В ущелье под нависшей скалой образовалось убежище, похожее на одинокую саклю. В это место редко кто захаживал, разве что чабановавший в дождливую погоду. Привязал барана за большой камень, принёс ему свежей травы и с первыми лучами солнца возвратился домой.

Приближаясь к дому, слышу разговор.

- Если к вечеру баран не будет в колхозной отаре, пеняйте на себя! Пощады от меня не будет! Так и знайте!

Это с отцом разошёлся сельский исполнитель Махач Горбун. Он был прихвостень тогдашних хакимов, односельчане видеть его не могли. Мстительный и очень коварный человек был.

Увидев приближавшегося меня, он сказал:

- Вот он идёт, ваш маленький вредитель!

Я виду не подал тому, что творилось у нас во дворе, и решил подняться в свою комнату.

- Эй, ну-ка, постой! — грозно окликнул меня Махач Горбун. — От меня не уйдёшь, говори, где баран?!

- Как ты смеешь в таком тоне разговаривать с моим сыном?! — не удержался отец и схватил Махача-Горбуна за шиворот. Стоило этому исполнителю хакимов что-либо ещё сказать в мой адрес, отец не удержался бы и врезал ему кулаком в лицо. Я решил перенести разговор на себя.

- Дядя Махач, я барана в глаза не видел.

Услышав мои слова, отец убрал руки с шеи исполнителя и подошёл ко мне.

- Ты разве не был с бараном на выпасе?

- Нет, отец. Ходил за грушами-скороспелками.

- Где груши?

- Так они ещё не созрели, совсем горьковатые.

- Вот видишь? — вмешался Махач Горбун. — Врёт, и тебе врёт, и глазами не моргает. А ты из-за одного слова готов был меня растерзать. Я всё уяснил, вы все сговорились, всей семьёй. Я это так не оставлю. Выходит, добром не получается. Ты сам хорошо знаешь, что будет с тем, кто прячет свою живность от колхоза. Накажут, строго накажут!

Отец знал, что из-за моего любимца Мукружа всю семью могут переполошить. Он взял меня за руку и отвёл в сторону.

- Сынок, барана придётся отвести в колхозную отару, — строго прошептал он. — Поверь, мне самому этого делать не хочется, я бы нашу единственную корову взамен отдал, чтобы оставили Мукружа. Но они не возьмут. Сынок, не миновать нам беды. Ты этого хочешь?

- Отец, Мукруж мой. Как он будет без меня?

- Я знаю. Пойми, сынок, не сегодня так завтра они всё равно заберут его.

- Я никому не отдам своего Мукружа! — невольно выкрикнул я.

- Говорил же я, этот маленький ворюга упрятал барана! Вот теперь сам признался, — заговорил Махач Горбун.

- Не отдам, не отдам! — в неистовстве кричал я, а слёзы текли по щекам.

- Я не пришёл с детьми ссориться! Вы у меня сами пригоните барана в отару! — Махач Горбун собрался уйти.

- Эй, Махач, далеко не уходи! — крикнул ему отец.

Он опять взял меня за руку и поволок за собой.

Это был решительный момент, и я должен был исполнить волю отца…

На следующий день дедушка не ходил по селу и не совершил свой обычный утренний моцион. Он надел свой военный китель с орденами и медалями и отправился в район. Воротился поздно вечером.

- Всё обошлось, дети мои, живите спокойно, — сказал он и ушёл к себе в комнату.

Позже мы разузнали: оказывается, большой хаким в районе был однополчанином нашего деда. Он вызвал к себе председателя колхоза Бахмуда и наказал ему впредь не беспокоить нашу семью. Отца, разумеется, восстановили в колхоз, но всё же в тот год ему пришлось строить колхозную ферму на кутане…

Когда братья вышли на дорогу, погоняя корову, уже наступила ночь. Показался месяц, узкий как серп, над вершиной горы, но он не силён был разогнать ночную тьму. Земля, разогретая жарким днём, теперь как будто отдыхала под прохладным ночным покровом.

Вдруг Алмас остановился.

- Кадир, побудь тут немного, я сейчас приду, — он побежал обратно на огород Бахмудовых.

- Ты куда?

- Узнаешь, как приду, — сказал он, не оборачиваясь.

Кадир подумал, наверное, братишка что-то потерял, уронил какую-либо безделушку и теперь хочет найти. Глупец! В такой темноте что можно найти? Кадиру недолго пришлось ждать. Тяжело дыша, скоро Алмас выполз из-за холмика.

- Что это? — спросил Кадир, увидев что-то тяжёлое в руках братишки.

- Тыква.

- Откуда достал?

- Эта тыква с Бахмудовых огорода.

- Зачем нам тыква? У нас у самих их в огороде навалом.

- А так, чтобы отомстить?

- Бахмуду?

- Да, Бахмуду. Ты же сам мечтал как-то ему отомстить!

- Дурак! Какая эта месть? Глупость! Это воровство! Тыкву украл с чужого огорода. Подумаешь, отомстил…

- Послушай, брат, там у них в огороде и картошка осталась… Может, заодно ее тоже разворотим?

- Говорю же, дурак ты. Рассуждаешь как совсем маленький. Какая эта месть? Это воровство!

- Что теперь делать?

- Как что? Бросай тыкву!

- Почему? И не подумаю: тыква большая, уже зрелая. Её можно сварить, мама может из неё вкусное чуду испечь.

- Мама не может.

- Почему?

- Потому что тыква ворованная, а ворованное наша мама на порог не пустит.

- Подумаешь…

- И, вообще, братишка, воровство — страшный грех!

- Даже у нехороших людей?

- Всё равно.

- Откуда ты всё это знаешь?

- От деда, он говорил, что воров на том свете страшная кара ожидает: в аду гореть будут синим пламенем.

- Так и сказал?

- Разумеется, а ты думал, я вру?

- Нет, но я хотел им отомстить…

- Успокойся, мститель. Иди, погоняй корову, а то она опять забредёт в темноте.

- Сам иди, у меня в руках тыква!

- Так бросай в овраг. Пора тебе образумиться.

Алмас не собирался расставаться с тыквой. И ему было непонятно, почему вдруг старший брат, когда-то ненавидевший председателя, стал таким добреньким. Вражду с Бахмудовыми уже позабыл, и его, младшего брата, наставляет быть благородным. Так не бывает.

- Кадир, ты самый сильный в своем классе?

- Глупый вопрос: сильный сам себя не хвалит.

- А я хочу знать! Ты можешь побить сына Бахмуда?

- Нет.

- Боишься его?

- Нет, я никого не боюсь.

- Выходит, сын Бахмуда сильнее тебя? Я понимаю, он старше тебя и, говорят, он армию отслужил…

- Ну и пусть себе отслужил.

- Вот видишь, ты боишься.

- Перестань чушь нести! За что я должен подраться с ним?

- Он сын Бахмуда. Будто сам не знаешь?

- Заладил, «сын Бахмуда», «сын Бахмуда…» А нам учитель рассказывал, что дети не в ответе за ошибки отцов.

- Учителя много говорят… Вот увидишь, вырасту — отомщу Бахмудовым! — громко ответил Алмас.

- Кому отомстишь? Старику Бахмуду?

- Кому угодно, кто обидел моего отца.

- Остынь, дурачок! — Кадир побежал вперёд, чтобы догнать корову.

- Назло им! — сказал Алмас и с силой бросил тыкву на землю.

Но тыква не раскололась, а покатилась в овражек.