Минута молчания

Я гляжу на отполированную гладь скорбного камня и чувст-вую щемящую в сердце боль.

Неизвестный солдат, 1941-1945...

Так значится на мраморе. Кто он, павший в кровавой сече? Откуда? На каком языке впервые произнёс святое слово "мама"? Что увидел в последний миг: синее небо или первый весенний цветок, робко смотревший на очумелый мир? А может, ничего не увидел...

Ушедшие от нас, но не забытые! Шапи, Халил, Учакай, Магомед, Халидбей... Я вижу вас, дорогие односельчане, когда гляжу на этот неугасимый огонь. Вы такие же, какими я вас запомнил в то тревожное время: молодые, чуточку хмельные, немножко пе¬чальные. Я понимаю, как хотелось ребятам жить. Любить и быть любимыми. Многие из них так и не узнали девичьей любви. Но все они познали самую возвышенную и прекрасную любовь — любовь к матери-Родине. И с этим чувством, красивые и вечно юные, они ушли в бессмертие.

Воспоминания горестны. Печаль холодной рукой сжимает сердце. Но я становлюсь сильнее, когда думаю о том, что павшие благородно исполнили до конца свой священный долг...

... В четвертом классе я сидел за партой у самого окна. В том году зима была долгая, снежная, с трескучими морозами. И вот однажды я вдруг заметил, что наступила весна.

Как только прозвенел звонок, я, стремглав, расталкивая своих сверстников, бросился бежать по коридору. Но у самого выхода дорогу мне преградил Шапи, наш председатель учкома. Он был лишь на несколько лет старше меня. Даже самые отчаянные шалуны, завидев его, становились смирными. Не потому, что боялись его, нет. Шапи был любимцем всей школы. Каких только игр он не придумывал, чего только не изобретал! Но презирал, как он выражался, ружья, заряженные мукой. Другими словами — пустословов и вертопрахов.

- Какую тайну ты узнал, что так взволновался? — с беззлобной иронией спросил Шапи.

- Снег тает!

- Очень хорошо. Но сначала попроси прощения у своих друзей. Одного из них ты сбил с ног, у другого раскидал тетради. И поправь, пожалуйста, галстук, голова!

Так оно было. А вскоре мы проводили Шапи на войну. Он ушёл добровольцем...

Помню, как однажды мать Шапи, тетя Месей, пригласила меня к себе. Война уже тогда завершилась. Я учился в другом ауле и приехал на каникулы.

- Прочти, сынок, их мне. Но не торопись, — попросила тетя Месей и протянула пачку бумажных треугольников. То были письма с фронта. Матери от сына. Я запомнил лишь последние строки последнего письма: «Мама, моя родная! Пишу прямо в окопе. Скоро мы пойдем в бой. Но ты не тревожься и не сильно грусти. Я ведь вернусь домой. Вернусь с утренним солнцем».

Он не вернулся...

...Воспоминания уводят меня от тети Месей на аульский годекан. На весёлый, азартно спорящий и степенно молчаливый годекан. Редкий день не звучали там песни, музыка. А признанным балагуром был Халил. Чунгур в его руках не просто звучал. Он умел смеяться и грустить, гневаться и нежно вздыхать.

Война разлучила его с чунгуром. Весь аул вышел проводить молодого солдата. Он спел тогда замечательную песню. Далеко на поле брани сложил свою юную голову Халил. А песни остались и живут!..

... Люблю я тихим летним днем бродить по нашим местам. Горы в эту пору словно теряют свою обычную суровость, становятся приветливыми, будто разглаживаются древние морщины на их многовековом челе. И особенно красивой бывает в такую пору шумливая речушка Машрик. Тогда, в детстве, мы целыми днями пропадали на ее берегах, заросших густой и сочной травой, купались в хрустально-чистой воде. Ущелье, по которому протекает Машрик, называли ущельем лешего. И мы, ребятишки, побаивались забираться сюда в одиночку: «А вдруг встретится!»

И вот однажды, когда мы беззаботно играли в прятки, кто-то вдруг закричал: «Леший идет!..» Мы сразу задали стрекача: если дорога голова — торопитесь, ноги!

-Эй, ребята, не удирайте! Это я, Учакай!

Обернулись — в самом деле он! Ох, и шутник же этот Учакай! Оказывается, он невдалеке пахал колхозное поле и, изнывая от жары, решил искупаться...

Смерть неразборчива: первое «черное письмо», полученное в ауле, сообщало о гибели неторопливого Учакая... На фасаде дома Рамазана Алитаева в стену вмурован большой плоский камень с надписью: «3. Учакай. 7 августа 1941 г.»...

...Помню и Мамми-Магомеда. Он был немногословным. По-тому и дали ему прозвище — Мамми. Руку пожмёт — сразу чувствуешь: сильный парень! Ладонь мозолистая, твердая. На состязаниях по метанию камня равных ему не было.

Как-то рылся я в архиве райвоенкомата и неожиданно наткнулся на письмо к матери Мамми-Магомеда от командования части, в которой тот служил.

«Дорогая Сарият! — говорилось в письме, — Ваш сын, гвардии старший сержант Иминов Магомед, пал смертью героя в боях за свободу и независимость нашей Родины. Его хоронили всей частью на земле Венгрии».

Вечная слава тебе, мой незабвенный земляк!..

Халидбей был знаменит тем, что умел обуздать самых норовистых коней. «Скачущей, как ветер, бесстрашный, как лев», — пели о нём красавицы аула. Это он учил мальчишек верховой езде, показывая, как правильно оседлать и стреножить коня, как надо ухаживать за ним...

В самом высоком доме в верхней части аула живёт мать Халидбея. В кунацкой можно увидеть красивую старинную шкатулку. Нет, не драгоценностями она полна. В ней единственная, но самая святая для матери реликвия — последнее письмо от сына, которое он написал 13 октября 1943 года. «Вышел из госпиталя, — писал Халидбей, — и снова на передовую, ждите меня, родные мои».

И до сих пор ждет мать своего сокола. Ждёт, не теряя веры. А вдруг...

...Время быстротечно. В моём селении родились и повзрослели другие парни. До боли знакомы мне их имена: Шапи, Халил, Учакай, Магомед, Халидбей. Они знают войну лишь по рассказам старших. Они не испытали горечи преждевременной утраты. Но знают, какой дорогой ценой досталось их счастье. А если настанет грозный час, они, как те, чьи имена носят, также не пожалеют своих жизней. За счастье и радость живущих...

... Могила Неизвестного солдата. Да, я не знаю, где именно погибли дорогие моему сердцу Халил, Халидбей, Шапи, Учакай, Магомед и остальные не пришедшие с войны, мои односельчане. Твердо знаю одно — они не забыты!..

...На мраморную плиту от имени земляков, от имени всех живых, я кладу алые гвоздики. Вечная слава вам, павшие, но всегда живые в памяти людей герои!..