Меню
12+

Газета «Учитель Дагестана»

31.10.2017 16:29 Вторник
Если Вы заметили ошибку в тексте, выделите необходимый фрагмент и нажмите Ctrl Enter. Заранее благодарны!
Выпуск 20 от 30.10.2017 г.

Любовь стучится без спроса (Повесть)

Автор: Ибрагим Ибрагимов

Капля воды камень долбит...

Вместо пролога

Говорили ему, не ходи, а он ходил, потому что не мог не ходить: оставался бы, мог бы окаменеть. Говорили ему, не говори, а он не мог умолкнуть, боясь потерять дар речи. Говорили ему, что его не любят, но он не верил и неизменно повторял: «Мое чувство переполняет душу, оно с лихвой хватит нам обоим…»

И так продолжалось долго: и в тоскливые зимние вечера, и в ясные солнечные дни, и в зной, и в непогоду, не теряя надежды, что оледеневшее сердце когда-нибудь растопится как речка в весеннюю пору.

Наконец, ему отворили врата к сердцу и сказали: «Входи».

И он вошел…

***

Кадир проснулся. Утро вступало в свои права: лучи солнца, пронзив оконные стекла, проникали в комнату и ласково играли на его лице. Они как будто звали его: «Эй, соня, проснись! Хватить дрыхнуть в постели. Пора тебе сказать рассвету «салам».

Кадир открыл глаза, зажмурился и, тотчас закрыв их, потянул одеяло к подбородку. Да, легко ли было расставаться с теплой постелью в такую рань, да еще в самый сладкий час утреннего сна. Мало того, в это время столько желанных мыслей копошится в голове, одну сменяя другой; столько дум, о которых знать не знал в другое время.

Как бы там ни было, Кадиру надо было покинуть теплое ложе: ведь наступил понедельник, а в этот день еще никто не отменял уроки. Вчера — воскресенье. Дело другое. И спать, и отдыхать, и вдоволь нагуляться – одним словом, свобода. Правда, такие свободные выходные тоже не часто выпадали. Когда отец бывал в отъезде, или когда мамины поручения заканчивались. Как бы там ни было, Кадиру не помещал бы еще один выходной день вместо понедельника. В городе на заводе, где дядя Бахмуд работает, рабочие два дня подряд отдыхают: в субботу и в воскресенье. А зачем далеко ходить? Школьный сторож Исагаджи три дня в неделю сторожит, остальные четыре дня, как он сам говорит, согревает кости на террасе своего дома.

Кадиру нельзя пропускать уроки и даже опаздывать. Были бы хоть все уроки по физкультуре. Вот тогда дневник его красовался бы одними «пятерками», а у любимчика учителей Запира – «двойками». Дело понятное, ведь Запир слабак; ростом не вышел, с дряблыми мускулами и вечно хлюпающим носиком. В классе его теленком-молочником обзывают, и правильно делают. Зато как он хорошо разбирается во всех этих науках. Особенно – в русском языке. И как вмещаются в его маленькой головушке всякие «суффиксы», «аффиксы», «морфемы»? Диктанты пишет без единой ошибки. Одно хорошо, что Запир сидит с Кадиром за одной партой, и таким образом у него имелась возможность списывать. Но не всегда: заметив зоркий взгляд соседа, Запир, этот вреднюга, поворачивается к нему спиной и начинает сопеть своим хлюпающим носиком. Черт бы его побрал!

Кадир откинул одеяло в сторону, посмотрел на будильник: семь часов утра, дальше тянуть нельзя. Затем он посмотрел на диван возле печки. Младшего брата Алмаса след простыл. Не зря мама хвалит его неустанно: «Мой Алмас трудяга: рано встает, работает за двоих, хозяйственный такой, как бы не сглазить!»

Алмас учился в четвертом во вторую смену. Поэтому в его обязанности входила еще одна работа: в самую рань подняться и повести на выпас двух баранов. Каждый день. Еще ни разу Кадир не услышал от брата капризов, мол, надоело, я не пойду, пусть сегодня Кадир пойдет пасти. Он очень любит животных, ласкает, ухаживает за ними как взрослый, и всякий раз, возвращаясь с выпаса, обязательно притащит домой охапку свежей травы для баранов. Ну как может мама после этого его не хвалить?

В коридоре начали раздаваться тяжелые шаги и стук посоха. Это дед возвратился с утреннего моциона, как он говорит. И так каждый божий день: с рассветом он обходит село вдоль и поперек. Мы ему досаждали вопросами: «Зачем тебе, дед, эта прогулка. Как будто тебя назначили старостой села? Все ходишь по проулкам и простукиваешь своим посохом. А придя домой долго еще не можешь отдышаться от поездки. Очень надо, что ли?»

На что дед спокойно отвечал: «Надо, дети мои, надо. Кто рано встает, тому бог дает. Кто раньше всех свое село обойдет, тому доля земная достанется. Вам тоже не надо долго нежиться в постели после сна. Походите, берите с меня пример. Не пожалеете, дети мои...»

Еще никто из домочадцев не видел в руках деда ниспосланное всевышним добро. Может, они его не видят, а дед, наверное, видит. Кто знает?

Кадиру оставались еще мучительных два года учебы. Если бы он мог и имел права, и дня бы не оставался в школе. Кому это нужно? Каждый день ходить в школу, учиться, выполнять поручения учителей. Одним словом, морока. Но всего хуже – он лишен всяких прав. Нет свободы! Каждый на счету у учителей. Мало того, за каждый неотвеченный урок укоряют нехорошими словами и буравящими взорами. А дома родители достают: «Такой-сякой лоботряс! Ты чем хуже других? Почему приносишь одни тройки? Когда твой одноклассник Запир радует родителей «пятерками»? Какой же ты бестолковый? И в кого уродился? От тебя пользы не больше чем от собаки-дворняжки. Шалопай! Негодник! Бездельник!..»

Вот люди! Ничего другого не видят кроме учебы! Отец имеет образование семь классов, а какой каменщик?! Скольким жителям села он выстроил дома, сколько еще на очереди? И каждый дом словно памятник ему: хозяин непременно просит сделать на самом видном камне гравировку: «Этот дом построил знаменитый мастер-уста села Цурмиант Мажид Кадиров».

Вот это уважение! Вот это почет! Вот это работа! Правда, Кадир не очень любил профессию отца. Бывало, ходил с ним на работу в качестве подсобника. Ничего хорошего! Иной раз разрешал ему класть несколько камней, хотя тотчас отец набрасывался на него: «Как ты кладешь камень? Все кладку попортил, надо укладывать вровень под протянутую леску. Уста-каменщик прежде всего должен быть терпеливым. Не забывай, поспешишь — людей насмешишь. И, вообще, люди больше интересуются не работой, а мастером, который оставляет свой след мастерства в работе…»

Подумаешь… Кадиру, конечно же, больше по душе приходилась работа дяди Бахмуда на заводе. Да, был такой случай. В летние каникулы он ездил в город погостить к дяде. А дядя возьми да пригласи его к себе на работу. Мощь завода поразила Кадира: столько у них станков, столько людей копошилось над ними, и каждый делал свою собственную работу, показывал свое мастерство. Дядя Бахмуд на его глазах взял металлический обрубок, закрепил на станке, а затем чудо-ножом начал его строгать словно деревяшку. Не прошло и десяти минут, этот самый обрубок превратился в блестящую деталь.

Вот настоящая профессия! А у дяди Бахмуда каков почет?! На площади города на Доске почета красуется его огромное фото, а внизу надпись: «Слесарь-передовик Бахмуд Кадиров».

«У нас в школе так и завелось укорять детей из-за слабых знаний. Разве же дядя Бахмуд страдает нехваткой знаний? Или его укоряют за то, что не знает эти самые «суффиксы», «аффиксы», «афоризмы», «морфемы»... Не думаю, чтобы директор завода делал замечания дяде Бахмуду за слабые знания русской грамматики…», — размышлял Кадир.

Ни одна женщина в селе не смогла бы сравниться в рукоделии с мамой Кадира. И вовсе ей образование в два класса не помеха. Что ни день отбоя нет от обращающихся к ней: «Жан, Патимат, подскажи узор для ковра», «Вай, сестра, у сына живот разболелся, не могла бы заглянуть к нам?», «Патимат, милая, у нас корова отелиться не может. Что делать?»…

Больше всего Кадира удивляло ее мастерство укладывать снопы пшеницы в стога, не хуже мужчин, и выстраивать на огородах их ровными рядками…

Вот вам учеба!

Оставалось несколько минут до звонка, извечно возвещавшего о начале занятий. Кадир успел силком выпросить у Запира тетрадь по русскому языку и кое-как списать домашнее задание. Было бы задание обычное, сам справился бы. Тут, видите ли, надо было написать сочинение об осени, да еще с дополнительными грамматическими заданиями. И задание-то какое: придумать предложения со словами префиксально-суффиксального способа образования (додумались же!) В такой горячий момент объявился еще узкоглазый Насрулла, тоже тугодум по русскому языку. Прозвище «Тугодум» за ним закрепилось еще с начальных классов. Он тоже без тени совести попросил списать. Кадир отказал ему, будто это сочинение было детище его ума. На что Насрулла очень обиделся и пробурчал: «Я не знал, Кадир, что ты такой вреднюга. Смотри же, больше ко мне не обращайся со своими просьбами…»

Так или иначе, по всем предметом, как говорится, знаменосцем в классе был отличник Запир. Да и кто должен быть, если не он? Сын учителя русского языка! Так, по крайней мере, единогласно рассудили все его одноклассники.

Каково же было удивление на их лицах, когда со звонком в класс вошел директор школы, а за ним нога в ногу вошла и красивая девушка. И никто не засомневался при виде ее, что она русская и приехала из города. Об этом говорили не только ее светлые распущенные волосы, но и ее как море голубые глаза, да маленький, чуть вздернутый вверх, носик.

«Неужели эта городская красавица будет с нами учиться? Чья она? Откуда она прибыла? Почему ее до сих пор никто не видел в селе?» — пока учащиеся замирали в догадках, послышался голос директора:

- Ребята, прошу внимания: ваша новая учительница русского языка Попова Анна Николаевна. Прошу любить и жаловать!

«Учительница! Ничего себе, во дает директор! Эта девчонка! Пошутил, что ли? Какая она учительница?» — они глазам своим не верили.

Поговорив еще немного и наказав детям слушаться новой учительницы, директор вышел из класса.

- А где твой отец? — тотчас шепотом спросил Кадир сидящего рядом Запира.

- Отец уезжает в город, там он будет в институте преподавать, — с гордостью ответил Запир.

- Выходит, он к нам больше не придет?

- Не придет!

- Как это нехорошо…

- Кому нехорошо, а кому хорошо отец лучше знает. Ему виднее…

В этот день ученики успели узнать об Анне Николаевне все, что можно было разузнать. И об ее жизни, и об учебе, разумеется, не без помощи ОБС (одна баба сказала). Несмотря на свой молодой невзрачный возраст, Анна Николаевна успела закончить пединститут с отличием, и она была направлена в их школу для прохождения педагогической практики. Говорили, не замужем, но засватана за парня из ее родного города Шепелевка, и что он проходит службу в рядах Советской Армии. Узнали также, что у Анны мать осталась одна в городе… Об отце информации пока не было. И эта «пища» для любителей посудачить была не скудная.

Возвращаясь из школы, Насрулла догнал Кадира и, поравнявшись, спросил:

- Ну что? Видал?

- Видал, — спокойно ответил Кадир, зная о ком речь.

- Теперь «двоек» по русскому станет меньше.

- С какой стати?

- Как будто сам не догадываешься: нам преподавать будет молодая учительница.

- Это когда же молодые учителя отучились «двойки» влеплять?

- У меня такое предчувствие. Помнишь, Анна Николаевна сказала: «Мы теперь подружимся»...

- Ага, жди теперь подругу. Где ты видел, чтобы лиса с курами дружбу завела?

- Мы не куры, — обиженно отозвался Насрулла.

- Но и не лисята.

- Любишь ты все шиворот-навыворот. Она хорошая учительница, это точно!

- Может, ее к себе в гости пригласишь?

- Не буду приглашать, но Анна Николаевна мне поможет по русскому языку.

- Так и поможет. Больно ты нужен ей?

- Она мне сказала.

- Когда?

- В классе. Она подошла ко мне на уроке, вот тогда и сказала, что поможет.

- Ври да не завирайся.

- Пусть я сгину на этом месте, если вру, — узкие глаза Насрулли от напряжения округлились и готово были выскочить из орбит.

- Меня клятвами не возьмешь!

- Не хочешь, не верь, потом сам увидишь.

- Это верно: увижу, как эта твоя добренькая Анна Николаевна выставить двойки и оставить тебя на второй год.

- Ошибаешься, Кадир: как раз-таки ты будешь второгодником. Будто сам не знаешь?

- Что еще я должен знать?

- А то, что твой дружок Запир переезжает в город. Думаешь, отец переедет в город, а семью оставить в селе? Вот тогда я посмотрю, с кого ты будешь скатывать диктанты…

Да, эта новость не обрадовался Кадира. Узкоглазый Насрулла был прав: Запир скоро покинет родную школу. А ведь он еле уговорил его сесть рядом с ним за одну парту. Просьбами, обещаниями и даже угрозами… От Кадира можно было и такое ожидать. Что поделать?! Его бедный разум не мог вместить богатый русский язык. И подумать страшно! Без малого восемьдесят тысяч в толковом словаре. И каждое слово имеет свое значение, свое правописание, свое произношение. Додумались же люди придумать столько слов, когда можно было бы обойтись сотней, а может, даже десяткой слов. Так и свихнуться не долго. Не все же светлоголовые как Запир?!

Кадир незаметно для себя настолько ушел в свои мысли, что уже не слышал назойливого Насруллы. Лишь обрывки слов достигали его слух.

- …Говорил, что в городской школе знания углубленные, не то, что в сельской.

- Кто это так сказал? — встрепенувшись, спросил Кадир.

- Как кто! Запир!

- Да пошел он со своим городом! Я сам справлюсь с русским языком. Я не Насрулла! Я не Тугодум!

Слово «Тугодум» острием кинжала вонзилось Насрулле. Это прозвище всякий раз бесило его, и теперь, будь на месте Кадира другой обидчик, он непременно набросился бы на него с кулаками и показал бы, кто такой «Тугодум». Против Кадира его выпад оказался бы напрасным: он уже не раз убеждался в силе кулаков Кадира. Самый первый случай был еще в пятом классе. Правда, и причина тогда была пустяковая. Насрулла всегда любил дразнить кого-то в классе, слабее себя мальчика или девочку. В тот раз он вырвал из рук Салимат ручку, ну так, чтобы она стала просить, умолят его вернуть ручку… Он бы чуть- чуть подергал ее и вернул ручку, но в этот момент в класс вошел Кадир и сказал: «Эй, Тугодум, верни немедленно ручку Салимат!». Кому приятно слышать от ровесника-одноклассника такой приказ, будто он командир, а Насрулла подчиненный. «Не буду!» — в сердцах воскликнул Насрулла. «Я тебя заставлю!» — сказал Кадир и, не дав опомниться ему, влепил кулаком по лицу. Насрулла растянулся на полу, кровь хлынула из разбитого носа. Такого вероломства от одноклассника Насрулла не мог ожидать. Он вскочил на ноги, тоже с кулаками набросился на Кадира. Но атака его была быстро отбита Кадиром, он вновь распластался на полу…

С тех пор Насрулла возненавидел Кадира, хотя пришлось согласиться с мыслью, что он сильнее его.

- Не называй меня Тугодумом! — с обидой произнес Насрулла.

- А кем мне тебя еще прозвать? Светлоголовым? Всезнайкой? — Кадир был удовлетворен, что нанес обиду ему.

- Мне не нужны твои прозвища? У меня есть имя. И я тебя не обзываю…

- Да, ладно, успокойся! Знал бы, что ты такой обидчивый, — чувствуя свое превосходство, Кадир повернул разговор в другое русло: — Что будешь делать после обеда! Приходи, в волейбол поиграем.

- Не надо!

- Почему?

- Не получиться, после обеда иду к бабушке, дров надо ей наколоть.

- Для такой работы пять минут хватит. Ну, подумай: обещали прийти Муса и Исрапил. Ты тоже приходи. Не пожалеешь…

- Я не приду!

- Не хочешь не надо, ты как маменькин сыночек, — махнул рукой Кадир, заворачивая в узкий мощеный проулок.

***

Переступив порог небольшого низенького домика в центре села, Анна Николаевна впервые свободно вздохнула, будто с плеч сняли непосильную ношу. Вспомнила мать, которая умоляла ее не ездить в горы к чужим людям. «Посуди сама, дочь моя, — говорила она, — там тебя никто не ждет, обычаи будут тебе в тягость. Ты одна у меня на белом свете, подумай, как я буду без тебя? Покоя мне не будет, думая о тебе, тоска одолеет в одиночестве…» «Мама, милая, ты же знаешь, я не по своей воле. Мне надо педпрактику пройти…»

Мама оказалась не совсем права: один день, проведенный в горах, уже в корне переменил ее представление. Встретили Анну как свою родную и учителя, и ученики, и жители села. Особенно понравился ей школьный завхоз. Седоволосый аксакал, добродушный и веселый. Вот и теперь он не отпустил Анну домой одну. Сам проводил ее, говоря: «Мало ли что, доченька? Не могу тебя отпустить одну в дом, в котором раньше никогда не была. Надо, доченька, тебя пристроить как положено, как дорогую гостью… Горец может почивать лишь тогда, когда кунак его отдыхает…»

Завхоз старательно осмотрел каждый уголок, каждую вещь этой маленькой комнатушки в старом доме, куда решили приютить русскую учительницу. Анне на минуту показалось, что она вновь вселяется в общежитие. Обстановка была убогая: большое окно, железная кровать и ведро в углу комнаты. На стене висела одна единственная картина в старой потемневшей рамке, правда, из-за слоя пыли не узнать было, что это за полотно.

- Тут раньше не жили? — вдруг обратилась она к завхозу, который сидя на корточках возился с электроплиткой.

- Уже год как пустует, — ответил завхоз, не поднимая головы. — Раньше учительница математики тут поживала.

- Тамара Андреевна?

- Да, да, она самая. Как вышла замуж за нашего односельчанина Али, к нему в дом перебралась. А тебе комната нравится? — старик обернулся к ней.

- Уж очень бедно обставлена.

- Ну, не суди, доченька, что было, то и осталось. Школа, конечно, вам тапочки или варежки не выдаст. Кое-что самой придется приобрести. А если захочешь, скоро и ты можешь перебраться в хороший, уютный дом.

- Какой такой еще дом?

- Дом будущего жениха: не беспокойся, у нас еще в селе остались джигиты, они положат на тебя глаз. Уж поверь мне, так и будет…

Анна поняла шутку завхоза и улыбнулась.

- Нет, я лучше останусь в этой комнате.

- Я так не думаю… Помню, как Тамара Андреевна тоже заартачилась: «Я одна буду, я одна буду…» Два года не удержалась!

- Послушайте, дед, я не Тамара Андреевна. У меня свой джигит есть.

- Да, бросьте вы, доченька, — улыбнулся завхоз из-за густых седых бровей и сел на табуретку. Очевидно, он закончил возню с электроплиткой. Затем из кармана фуфайки достал кисет с табаком и бумагу. Подумал, подумал, посмотрел вокруг и табачную принадлежность обратно спрятал в карман.

И снова заговорил:

- У вас ничего не выйдет, и лучше забудьте про своего джигита-жениха. Вас все равно не оставят…

- Кто не оставит?

- Сельские ребята. Наши юноши. И, вообще, как могут не заметить такую красавицу Анну-ханум? Похитят.

- Что?! — последнее слово старика нагнало на Анну ужас.

- Да, да, похитят, у нас в горах это дело обычное, понятное. Практикуется еще. Только в этом году уже двоих красавиц-горянок из соседнего села украли наши джигиты, и теперь они живут душа в душу. Испокон веков хвалят юношу, сумевшего похитить чужую девушку и сделать ее своей женой. Такой обряд достался нам из глубины веков.

У Анни вдруг внутри что-то задвигалось, перехватило горло. Страх сковал ее по рукам и ногам, а лицо – будто с нее только что сняли известковый слепок. Об этом она никогда не задумывалась. Ведь говорили, что на Кавказе этого обряда уже нет. Как установилась Советская власть, так и искоренили все дикое в обрядах и в обычаях. Об этом и в кино показывали, и в книгах писали. Как же так? Выходит, завхоз говорит правду? Какая дикость!

- Ладно, напугал я вас, доченька, и хватит, — снова улыбнулся завхоз. — Живи и ни о чем не тужи. Никто тебя пальцем не тронет.

Анна успокоилась, приготовила чай на электроплитке и угостила старика. Потом они посидели, поговорили. Теперь завхоз наставлял ее, как быть, что делать, как проводить свободное время, чтобы одной не было скучно.

Собираясь уходить, он сказал:

- Ну, доченька, не скучай. Люди везде они люди, они понимают и ценят добро. Сходи в гости к соседям.

- Соседи? А кто они, я их вовсе не знаю.

- Да они же рядом, одна стена отделяет ваши комнаты.

- Разве? Я не догадывалась. Кто они?

- Семья ветврача Амира.

- Выходит, дед, и они с другого села.

- Разумеется, зачем нашему односельчанину занимать казенную квартиру? Амир вот уже лет пять присматривает за нашим скотом. Человек хороший и знающий свое дело. А жена его Ашура очень добрая, заботливая хозяйка, я думаю, она тебе понравится, и вам будет о чем поговорить. И не зря поговорка гласит: «Тропа, по которой соседи не ходят, быстро зарастает травой».

Как только завхоз ушел, Анна занялась уборкой, вымыла пол, со стен и потолка протерла пыль, все, что можно было, почистила, поправила и поставила на свои места. Вот и картина на стене уже открылась: «И. И. Левинтан. После дождя». Наконец, Анна подвинула к себе сумку и стала вытаскивать оттуда свои небогатые пожитки. На самом дне нашла зеркало и маленький портрет в рамочке. Поставила их на стол рядом и некоторое время застыла. На нее глядели круглолицая, кареглазая женщина; красивый мужчина с пышной прической темных волос и белокурая маленькая девочка, вся расплывшаяся в улыбке. Это была ее небольшая семья. «Эх, милая моя мама, — тихо сказала Анна, — куда подевалась твоя былая красота? Теперь тебя не узнать, и никто не поверить, что на снимке это ты. Сколько слез пролила ты с тех пор, как нас покинул отец? И зачем? Из-за человека, который не любил тебя и не стоил твоих слез….»

Анна хорошо помнила отца. Любила и ждала, когда же он опять переступит порог родного дома, чтобы броситься к нему в объятия. А он, бывало, целовал ее в щечки и приговаривал: «Аннушка, моя маленькая, чтобы я сделал без тебя. Ангелочек ты мой ненаглядный…» И дарил ей всякий раз какую-нибудь безделушку. Ушел к другой женщине, когда ей не было и десяти лет. И больше не появлялся, и что не укладывалось в ее мозгу, как он мог жить у чужой женщины без его любимой Аннушки. Мама рассказывала, что отец полюбил эту женщину больше нас, родных ему людей. Разве так бывает в жизни? Как можно полюбить чужую женщину больше своих родных? И что это за любовь такая? Не верю, не верю, неправда!

Позже, когда Анна начиталась романов и встретила подобных ее отцу героев, успокоилась: «Оказывается, такое возможно в жизни. Мой отец был один из них…»

Она взяла со стола семейный портрет и поцеловала маму со словами: «А я тебя никогда не брошу, и не забуду, мама».

Успокоившись от нахлынувших чувств, Анна села за стол, подвинула к себе тетрадь и ручку и стала писать поурочные планы.

Скрипнула дверь.

- Можно к вам?

В комнату вошел высокий, статный молодой человек в спортивном костюме и в кожаной курткой, небрежно накинутой на плечи. Это был Камал Пашаевич, учитель физкультуры, с которым Анна накануне познакомилась.

- Салам, Анна Николаевна?! Вижу, вы уже успели обустроиться? — улыбнулся он, показывая ровный ряд мелких красивых зубов. Затем, осматриваясь вокруг, походил по комнате. И вдруг острие его взора пронзило молодую хозяйку дома.

Сначала Анна встревожилась этому внезапному визиту физрука, потом взяла себя в руки, поднялась и предложила незваному гостю табуретку:

- Камал Пашаевич, садитесь, пожалуйста.

- Ничего, ничего, — проговорил он, успокаивающе кивая ей головой и усаживаясь на табуретку. — Да вы не беспокойтесь, я так мимоходом заглянул, из школы домой шел: дай, думаю, загляну, как там наша новая учительница поживает. Может, что надо?

- Спасибо, Камал Пашаевич, пока ни в чем нужды нет.

- Не говори так, я сам видел одинокую жизнь. Комнату, однако, аккуратно прибрала, жаль, что она почти пустая. Хоть шаром покати.

Анна Николаевна ничего не ответила и, как бы соглашаясь с гостем, кивнула головой.

- Да-а-а, скучновато будет вам, Анна Николаевна. Молодая, красивая девушка, жаль… Тут даже телевизора нет?

- Нет.

- А радио хоть работает? — Камал Пашаевич, не дожидаясь ответа, встал и протянул руку к радио, покоившееся на стене. — Ого! Ни звука! Черт бы их побрал! Никакой заботы о человеке!

- Не стоит, Камал Пашаевич, мне и без радио не будет скучно.

- Я это так не оставлю! Как можно? Завтра же поговорю с завхозом! Распустились!

- Боже упаси, не надо беспокоить завхоза. Он только что ушел от меня. Электроплитку починил, заботился, старался… Он хороший человек, он старый…

- Знаю я его беспокойство. Старый хрыч! Это для отвода глаз он умеет делать, — физрук снова уселся на табуретку. — Анна Николаевна, вы не стесняйтесь, требуйте все что нужно. Да, кстати, у меня дома два телевизора. Один просто так простаивает в прихожей. Завтра же я его доставлю сюда!

- Нет, нет, что вы?! Мне ничего не надо! — как будто испугалась Анна Николаевна. Она знала многих молодых людей. Встречалась, знакомилась, как говорится, изучала их характеры как будущий педагог. Учитель физкультуры, хоть и привлекателен внешне, больно горячий. Собирается напугать завхоза школы. За что? В чем вина старого человека? И эта внезапная услуга с телевизором. Как это объяснить? И зачем так сразу! Я не понимаю, и люди не поймут. Камал Пашаевич, мне кажется, высокомерный человек. С таким самомнением!?

- Семейный? — вдруг спросил физрук, беря со стула портрет. — Кто этот в галстуке? Такой важный, культурный… Парень, влюбленный в вас по уши?

- Нет, он мой отец.

- Надо же, — улыбнулся он. — Зато мать и вы как две капли воды. Одного взгляда достаточно, чтобы определить.

- Все так говорят, Камал Пашаевич.

- Ну, ну, бросьте называть меня по отчеству! Не пора ли нам переходить на ты? У нас, у горцев, совсем не принято такое обращение. Можно я тебя буду называть просто Анна?

- Можно, если хотите.

- Понимаешь, мы же молодые люди. Достаточно того, что в школе нас величают. Э-э-э, да ты, Анна, и в детстве была красивая? Такое ни от кого не укроешь.

Анна Николаевна смутилась. Под изучающим взглядом физрука она чувствовала себя очень неловко. Так не делают друзья или коллеги. Камал Пашаевич разглядывал её как женщину, неподобающе проницательно изучая её с ног до головы. И сам в свою очередь, разлегшись на табуретке, как будто выставлял перед ней мощь своего тела, мол, посмотри на меня, вон какой я: упругие бёдра, крепкие мощные руки и широкая грудь.

Это был человек, несомненно, самоуверенный, гордый, привыкший брать от жизни всё, что ему нравилось.

Учительница почувствовала себя оскорблённой и отвернулась в другую сторону, чтобы не глядеть на него. Заметив такую перемену, Камал Пашаевич тоже спохватился: «Кажется, я поспешил, напугал девушку своей развязностью. Надо попридержать вожжи, как бы не спугнуть эту трепетную голубку. Это не тот случай, когда говорят, куй железо пока горячо».

Он поставил портрет обратно на стол.

- Ты всё-таки будь построже с нашими ребятами.

- С учениками?

- Да, разумеется.

- Зачем? Они мне показались послушными и хорошими.

- Первое впечатление всегда обманчиво. Ты ещё не то увидишь.

- Возможно, но надо ли себя заранее так настраивать?

- Там также ребята, которым нельзя показывать слабину.

- Я знаю, Камал Пашаевич, в меду и воск примешан. Спасибо за совет, я буду иметь в виду.

- Так что, Анна, тебе не помешает иметь под рукой указку. Не только для показа портретов писателей или таблицу по грамматике…

- Да вы что?! — все больше удивлялась Анна Николаевна. — Как можно бить взрослых детей? Это не педагогично! Нет, я не способна на такое.

- А зря, придётся научиться и такой методике. Это тебе не город. У нас говорят, где нет страха, там нет уважения.

- Нет, нет, я так не воспитана. Это же дикость, Камал Пашаевич. Мы живём в цивилизованном обществе...

- Ладно, Анна, все это пройденный этап. Вот скажи мне, ты была сегодня в восьмом классе?

- Да, я провёла там урок литературы. А что?

- А то, как вели себя там эти сорванцы?

- Какие сорванцы?

- Кадир, Насрулла, Малик, Салимат…

- Камал Пашаевич, какие же они сорванцы? За ними особых нарушений не приметила, и вели себя очень прилично.

- Это на первых порах. Погоди, они тебе ещё покажут клыки. Думаешь, они сами по себе смирные? Это я так на уроках физподготовки гоняю их, потому и смирные. Стоит мне ослабить контроль, они сорвут уроки всех наших коллег.

- Камал Пашаевич, вы их наказываете физически?

- А как же иначе, бывает, нужна и такая экзекуция. Думаю, ты знакома с «Педагогической поэмой» Макаренко? В особых случаях он одобряет...

- Я знаю одно: учитель не имеет права поднимать руку на ученика.

- Анна, эти правила на бумаге, педагог должен иметь свой подход к детям. Иначе результатов ни по учёбе, ни по воспитанию не добиться.

- Нет, нет, я на такое не пойду. Это дико, бесчеловечно! Я приехала не для того, чтобы усмирять детей палкой, а обучать их и воспитывать.

Камал Пашаевич встал во весь рост: перед маленькой Анной как будто воздвиглась живая стена.

- А зря ты меня не слушаешь. Потом поздно будет раскаиваться. Это тебе не город, а доброту свою ты можешь использовать в другом плане? И совсем необязательно в педагогическом…

- Странно вы рассуждаете, Камал Пашаевич. Решительно не понимаю вас?

- Ничего, поймёте… Ты не бойся, Анна, ради тебя я на всё пойду. Ты только не обходи меня стороной и обращайся.

- Ладно, я подумаю…

На миг воцарилась гнетущая тишина.

Она давила на молодую учительницу невидимой силой. А беседа, она состоялась или нет, закончилась. Говорить им больше было не о чем. Физрук напоминал чем-то следователя, который допрашивал подсудимую, и Анна, как подсудимая, силком отвечала на его вопросы.

Дальше оставаться наедине с этим чванливым физруком в одной комнате у Анны ни душевных сил ни желания не было, и она решилась выйти из комнаты, тем самым давая знать Камалу Пашаевичу, что пора ему покинуть её убогое жилище.

***

До начала урока оставалось несколько минут. У доски появилась девочка с двумя коротенькими косичками, торчащими по обе стороны плеч, высокая и худенькая, у которой черты зрелой девчонки только-только пробуждались, словно почки молодой яблони, готовые распуститься ранней весной.

Она схватила указку со стола учителя и постучала.

-Эй, вы, чего разбушевались?! Пора угомониться! Или не заметили свою учительницу! Сегодня я вам буду мозги вправлять. Понятно?!

- Ага, тебя нам не хватало, — подал кто-то голос.

- Прекратить базар! Ну-ка, Насрулла, что было задано на дом?

- Откуда мне знать? Спроси у Запира, он всезнайка.

- Кстати, а где наш Запир? Опять опаздывает? Беда с этим всезнайкой. Ну, Насрулла, долго я буду ждать от тебя ответа?

- Не дождёшься! Нашлась учительница!

- Как ты разговариваешь, невоспитанный? Отвечай быстро!

- Если ты учительница, то я — президент! Ха-ха-ха!

- Насрулла, тебе «двойка»! Садись!

- Может, тебе дневник подать?

- Нет нужды, маме своей покажешь.

- Вот те на, какая у нас учительница? Двойки выставляет, а дневники не требует. И кричит как охрипшая курица. Ты бы лучшее Кадира опросила: сидит и скучает.

Услышав своё имя, Кадир поднял голову от книги, посмотрел в сторону Насруллы с укором: «Эй, ты, умолкни, а то получишь по шее…»

- Салимат Мусаевна, напрасно вы изводите себя, никто в классе кроме меня не ответит, — в это время поднимается из-за парты черноокая и круглолицая девчонка. Она хотя была полненькая, ростом оказалась ниже всех: и теперь, даже стоя, она едва равнялась сидящим впереди Кадиром.

- Патимат, какая же ты умница, но сегодня я не собираюсь опрашивать тебя. Нет резона: ты всегда готова, и сумка твоя раздулась одними «пятёрками». А если и сегодня заберёшь «пятёрки», то что мне остаётся выставить остальным? Нет-нет, ты пока сиди!

- Спасибо на добром слове.

Салимат опять постучала указкой о край стола и, хотела было, ещё о чём-то поговорить, не успела. В класс вошла Анна Николаевна. Салимат тотчас бросила указку и побежала на своё место. Все вскочили со своих мест и застыли как вкопанные. Перед ними стояла учительница неописуемой красоты. Взоры как будто говорили: «Вот она, настоящая сказочная красавица!» Какие волосы?! Пушистые, они золотым водопадом ниспадали на плечи. Вокруг них обвивалась светло-оранжевая косынка, небрежно, но с кокетством повязанная в затейливый узелок. Короткая белая кофточка с кружевом и черная юбка так хорошо сочетались и ровно ложились, будто мастер отмерил и пошил, не отходя от тела. Лакированные белые туфли на высоком каблуке блестели под лучами солнца, уже успевшие заполонить классное помещение.

Мальчики готовы были вот так стоять и любоваться молодой учительницей сколько угодно. Зато девчат сразу же заела зависть и такая, какую они раньше никогда и не на кого не испытывали.

Поздоровавшись, Анна Николаевна разрешила присесть учащимся, и сама уселась за свой стол.

Начался урок. И тут же – новая тема. Без всякого опроса.

«Разве так бывает?» — недоумевали многие. — Прежде от них требовали подробных ответов по пройденной теме. Так и гонял их прежний учитель, пока не разберётся в знаниях относительно пройденного материала…»

Место рядом с Кадиром пустовало: значит, Запир не пришёл в школу.

- Говорил же я тебе, он не придёт. Теперь поверил? — шепнул Кадиру Насрулла.

- Откуда ты знаешь? Может, опаздывает?

- Не опаздывает: ранним утром он уехал.

- Куда?

- В город. Перебрался к отцу. И мама была вместе с ним. Если бы ты видел, какие огромные сумки они потащили с собой к автобусу.

-Ты как тень Запира…

- Перестань кидаться на меня по всякому поводу. Я и не думал встретить Запира: вышел из дому погнать овец в отару, так и увидел. Жаль, конечно, теперь тебе худо будет, Кадир.

- С чего ты взял? Подумаешь…

- Подумать можно, но кто тебе теперь поможет по русскому?

- Кончай, я сам справлюсь!

- И диктант напишешь?

- Напишу.

- Как бы не так! Напишешь, если учительница разрешит тебе списать с кого-нибудь. Ты не отчаивайся, Кадир, у тебя есть ещё один шанс – Салимат. Она тоже отличница, но сомневаюсь, что поможет: сам знаешь, она на тебя обиженная…

- Закрой хлеборезку, монгол!

Насрулла не успел съязвить Кадиру. Подошла к ним учительница: очевидно, они увлеклись разговором.

- Ребята, что с вами? У вас такие важные вопросы, может, я могу вам помочь их разрешить?

- Да, ничего, Анна Николаевна, — услужливо ответил Насрулла, умело сменяя сложившуюся ситуацию, и начал выполнять заданное упражнение.

Учительница задержалась рядом с Кадиром и, склонившись к нему, стала проверять его работу. Тотчас мальчик ощутил неведомый ему ранее приятный аромат духов. Так могут пахнуть или весенние первоцветы, или розы шиповника, или горные гвоздики. «Если бы она ещё немного задержалась рядом со мной», — подумал Кадир, стараясь задержать дыхание.

- Боже! Как ты пишешь! — вдруг громко сказала учительница, забирая из рук Кадира ручку. Прикосновение её тонких пальцев точно обожгло ему руку. Это ощущение долго ещё не исчезало, будто вонзившись в руку.

- Ну, Кадир, мне за тебя обидно: до сих пор не можешь усвоить правописание причастий.

- Я справляюсь, — тихо сказал он, оправдываясь.

- Что ж, очень хорошо, я на тебя надеюсь. А теперь напишем несколько примеров самостоятельно.

Написав пару слов, учительница возвратила Кадиру ручку со словами:

- Задание не из трудных: выделить в причастиях суффиксы, образующие настоящее время. Я ещё раз проверю.

Как только Анна Николаевна стала проверять работы других учеников, Кадир серьёзно задумался над предстоящим грамматическим заданием, с трудом написал ещё несколько слов.

«Беда с этими причастиями, — думал он. — Столько всяких правил, кто их запомнит? И как же они образуются, эти причастия настоящего времени? Раньше вроде бы про них кое-что знал. Вернее, узнал с помощью Запира. А теперь как будто всё это стерлось из моей памяти. Какой же я тупой в самом деле? Вот уже который день учительница рассказывает об одном и том же, а мои «больные» мозги не хотят принять. Напрасно Насруллу мы обзываем Тугодумом. Разве я лучше? Может хуже. Эх, был бы теперь рядом со мной всезнайка Запир, всё списал бы с него – и дело с концом. У него не бывает ошибок. Всё чисто, грамотно и аккуратно. Бывают же и такие умники!»

Вдруг на парту Кадира откуда-то полетел скомканный клочок бумаги. Он обернулся: Салимат глазами указывала на этот клочок, как бы говоря: «Эй, чего глаза пялишь? Это тебе от меня, пользуйся и радуйся. Ведь я о тебе забочусь».

Кадир тихонько развернул бумажку, осмотрелся вокруг, желая убедиться, что за ним нет слежки.

- Не бойся, я не скажу, — послышался голос.

«Чтоб тебе провалиться, успел-таки..» — расплывшись в улыбке, за ним наблюдал Насрулла.

- Ты что, ко мне в телохранители нанялся?

- Перестань! Я не скажу, не забудь потом записку мне передать. Интересно всё-таки, о чём тебе пишет Салимат?

- А этого не хочешь? — Кадир сунул ему под нос кулак.

- Я тоже хочу списать. Жалко, что ли? Тут я тоже ни бельмеса не знаю.

Кадир не дал положительного ответа. Тогда Насрулла зашевелился, громко закашлял, загромыхал чем-то под партой, чтобы привлечь внимание учительницы.

- Я люблю тишину на уроке, — сказала Анна Николаевна, отрываясь от своей работы и подходя к Насрулле. Странно, она почему-то не остановилась рядом с ним и не стала ему помогать. Прошла мимо и, ни с того ни с сего, уселась на свободное меcто рядом с Кадиром.

- Как у тебя дела? Справляешься? — обратилась она, беря его тетрадь в руки.

Кадир всё же успел своевременно спрятать шпаргалку.

- Ну вот, дело другое. Оказывается, ты можешь работать, если захочешь.

«Я бы тоже справился не хуже, будь и у меня в руках шпаргалка от Салимат», — подумал Насрулла. И ему вдруг так захотелось донести на Кадира, но сдержался: «Стоит ли усугублять и так натянутые наши отношения из-за какой-то шпаргалки?»

Кадир был мысленно на небесах. Как же иначе, когда учительница русского языка рядом с ним. Она выбрала его, а не кого-то другого. Разве этого мало? Кто бы не хотел или не желал? В этот момент ему казалось, как будто слышал её дыхание.

«И почему она выбрала меня? — не переставал удивляться Кадир. — За что? Ведь в классе не все отличники? Не все успевают по русскому? Взять хотя бы Написат, Батир, Айшат, Хадижат или этот Тугодум-Насрулла… Они в русском языке знают не больше моего. Анна Николаевна проявляет заботу обо мне, хотя почти все ребята в классе нуждаются в её помощи. Она рядом со мной, она заботится обо мне. А какая красивая Анна Николаевна? Кто бы не мечтал хоть раз в жизни побыть рядом с ней, поговорить или просто послушать ее мелодичный голос? Девчат в классе немало, но кто может с ней сравниться? И по красоте, и по уму, кто может, как она, красиво говорить, мыслить, радовать ближних? С ней так хорошо, так легко, как будто перед глазами мир открывается в других тонах. Легко и приятно мне, когда она так близка ко мне. И работать, и учиться, и думать…»

Кадир чувствовал себя словно прикованным к парте. Он не мог сделать ни одного лишнего движения, казалось, он был в плену, зачарованный учительницей русского языка. Он теперь не ругал Запира за то, что тот переехал в город и освободил место рядом с ним. Он был в душе благодарен ему, что на его месте теперь сидит Анна Николаевна, самая красивая учительница из всех, кого он знал в свои шестнадцать лет.

Кадир стал преображаться: постепенно его покинула прежняя скованность, неуверенность в себе. Он почувствовал себя внезапно повзрослевшим, расслабил и приподнял плечи, выпятил грудь. Дыхание сделалось спокойным и ровным, глаза приоткрылись шире. И тут появилась другая мысль, кольнувшая взбудоражившее его воображение: «Я у всех на виду, наверное, все в классе уставились на меня?» Нет, Кадир ошибался: никому не било до него дела, каждый усердно исполнял свою работу. Так ли? А чьи эти глаза буравчиком сверлят его? И не только его, и учительницу. Да, Салимат наблюдала за каждым их движением, как будто ей делать нечего. Вот зараза! Она же глазами уничтожала Анну Николаевну, прямо-таки она из двустволки палили в учительницу.

«Ты, неуч, смотри же, не воображай себя орлом, — можно было прочесть её мысли. — Выше себя ещё никто не прыгал. От радости места себе не находишь? Эта кикимора не твоего поля ягода. Как будто ты ей очень нужен! Как будто она из-за тебя сон потеряла. Не дождёшься! Ты ей как пятая нога собаке. Из-за сострадания она подошла к тебе помочь, что бы ты хоть чуть-чуть продвинулся по русскому. И, вообще, была бы она красивая! Что в ней находят уму недостижимо! Посмотри хорошенько, да она же метла из березовых прутьев. А теперь посмотри на меня! Вот где настоящая красота! Природная, естественная. Пусть у меня нет таких нарядов, как у неё, зато всё остальное на месте…»

Разумеется, Кадир не мог не знать, что творилось в душе одноклассницы. С того самого случая, как он защитил её от Насруллы, Салимат не находила места себе. Куда бы ни ходил, что бы ни делал Кадир, она всегда оказывалась рядом с ним. Помогала, поддерживала, сочувствовала. Особенно в школе: стоило ему только на каком-либо уроке замкнуться, она с подсказкой тут как тут. И на тонкие замечания учителей Салимат не обращала внимания и продолжала усердно помогать ему.

Жаль, что Кадир не замечал, точнее, не хотел замечать её старания. Он тоже не был ни глупым, ни слепым, чтобы не увидеть оказываемое ему внимание. Сегодняшний случай совсем вывел Салимат из себя: уход Запира из школы она собиралась использовать в свою пользу, она могла бы оказаться с Кадиром за одной партой. Да и кто, как не она, могла бы присмотреть за отстающим одноклассником? А там, конечно, и близость была бы на руку для дальнейших отношений. Вот беда? Появилась в школе молодая учительница и ослепила собой всех. Теперь у Салимат шансов понравиться Кадиру было ещё меньше.

Со звонком быстро опустел класс. Остались они вдвоем: Кадир укладывал книги в сумку, а Салимат старательно наблюдала за каждым его движением.

- Что? От радости места себе не находишь?

- Это ты мне? — обернулся к ней Кадир.

- Нет, я решила поговорить с этой стеной, — она указала жестом на стену. — А ты не очень выпячивай глаза на неё — могут лопнуть, и рот не слишком разевай — язык может выпасть.

- Какая же ты сообразительная! Да ещё сердобольная. Тебе что, делать нечего, как заниматься слежкой?

- Какая слежка? Ты у всех на виду.

- А тебе-то что? Решила на каждом шагу меня опекать?

- Мне жаль тебя.

- За что?

- За глупость. Ты крутишься вокруг неё как бабочка за лампочкой. Смотри же, может голова закружиться.

- За кем же я так закружился?

- За учительницей, за Анной Николаевной. Или я ошибаюсь?

- Ещё как! И какие только мысли не лезут в твою голову? И что только ты не выдумываешь? Ну и фантазия у тебя!

- Нисколько! Она тоже хороша, решила проявить свою благосклонность, решила тебе помочь, подтянуть по грамматике… Как веревка вьётся вокруг тебя учительница русского языка!

- Да, вижу, умеешь ты делать из мухи слона.

- Ничуть! Чистая правда!

- Решила заняться слухами как старая бабка?

- Увы, пока нет никаких слухов. Пока только то, что перед глазами у всех.

- А ты больше всех видишь?

- Ну, это ещё вопрос… Кстати, у меня глаз зоркий, могу увидеть то, что другие не могут, — Салимат ехидно улыбнулась, поправила сползшую на плечи косинку: «От меня не скроешься. Что бы ты ни говорил, я знаю, куда катишь. Всё как на ладони. Говоришь – одно, а на уме – другое. Я не такая уж глупая, чтобы не различать смысла слов. Может, у других я и не различала бы, но у тебя нет, могу все знать наперед. Ты у меня прозрачный как родниковая вода…»

Немного задумавшись, Салимат сказала:

- Послушай, Кадир, давай, поговорим откровенно: она тебе нравится?

- То есть?

- Нравится или нет?

- Она наша учительница, и моё отношение к ней такое же, какое и у всех. А тебе не стыдно от таких черных мыслей?

- Я говорю правду и не умею лукавить.

- Какая правда? Учительница такого повода не давала?

- Красиво рассуждаешь! Такие мысли – прямо-таки пиши сочинение. Небось, Анна Николаевна научила?

- Не зли меня!

- Ну, ну, ты не стесняйся, Кадир, говори прямо, что у тебя на уме. Она красивая?

- При чем тут красивая или некрасивая?

- А при том, что тебя русская учительница ослепила. И, разумеется, ты не поставишь её рядом с нами. Куда нам, горянкам, до неё? Ты не очень старайся, она тебе не ровня.

- Послушай, Салимат, какая муха укусила тебя? — Кадир сделал озлобленный вид. Хотя в глубине души он прекрасно знал, почему одноклассница всякий раз устраивает с ним ссору. Она от него без ума была, а он к ней — как айсберг.

- Никакая муха не укусила меня: я не теленок двухмесячный, чтобы меня мухи покусали.

- Приятно слышать! Ты такая смелая!

- Не иронизируй, я всегда могу постоять за себя.

- Я не отрицаю, только перестань, пожалуйста, хабары ненужные распространять по школе.

- Я? Какие хабары? Да как ты смеешь?!

- Я знаю, потому и говорю.

- Ничего ты не знаешь, слепец несчастный: да ты дальше своего носа ничего не видишь и не замечаешь.

Кадир собирался ещё больнее уколоть строптивую отличницу, не успел. В класс вошёл Насрулла и, прищурив свои узкие глаза, с подозрением посмотрел сначала на Кадира, затем на Салимат.

- Простите, я, кажется, не вовремя, совсем не хотел вам помешать. Могу выйти?

- Нет нужды, и ни от кого у нас секретов нет, — сказала Салимат, усаживаясь на своё место.

- Салимат, твоя услуга больше не понадобиться Кадиру, — как всегда начал Насрулла сыпать соль на рану.

- Мне эта не новость.

- Теперь Кадир с помощью Анны Николаевны всех нас обойдёт по русскому. Везёт же людям. А мы, бедные, так и останемся пасынками. Она и приближаться ко мне не захотела, не то чтобы помочь. Сразу же я ей опротивел. Какой же я невезучий. Не зря моя мама любит повторять: «Кукушка дождь прокукует, а напивается ворона»

- Не каркай! — накричал на него Кадир.

- А ты на меня не кричи! Слово нельзя вставить. Кто ты такой, чтобы нам указывать? Начальничек нашелся…

- Уже успел позабыть, кто я такой? Могу напомнить.

- Не надо пугать! Я сам за себя, — Насрулла обернулся к Салимат, — И, вообще, я беседую не с тобой. Ишь, какой выискался, что ни слово, рот мне затыкает…

В разговор вмешалась Салимат.

- Оставь его! Теперь в его душу черти закрались, он сам не свой: лучше держаться от него подальше.

- Как быстро люди меняются… Кадира как будто подменили…

- Оно понятно: в нем горит синим пламенем огонь любви.

- Да? Вот оно что! В таком огне недолго самому сгореть!

- Как когда-то сгорели Тахир и Зухра, Ромео и Джульетта, Меджнун и Лейла…

- Это точно! — хихикнул было Насрулла, но внезапный удар распластал его на полу.

- Глупцы! — в сердцах крикнул Кадир, несмотря на то, что урок уже начался, стремительно выбегая из класса.

На следующем уроке его место за партой пустовало.

Добавить комментарий

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные и авторизованные пользователи. Комментарий появится после проверки администратором сайта.

29